Вызвали удивление и доспехи этих необычных воинов — кольчуги из крупных колец, не спасающие от колотых ран, невиданные решетчатые латы… А еще широкие черные плащи и страшноватые черные же маски — и то, и другое не имеющее никакой практической цели, а служащее, очевидно, лишь для запугивания врага.
Когда безымянный палач перевязал рану Гезнура, тот, хромая, приблизился к груде вяло шевелящихся поверженных противников и принялся осматривать их снаряжение. Палач сковырнул с одного из врагов маску — и хмыкнул. Разумеется, это был зомби. Такой же, как и тот — из подвала Акенра, но в гораздо лучшем состоянии… К графу подошел Ингви, на его руку опиралась Ннаонна. Девушка была довольно сильно избита и ушиблась при падении с лошади, так что теперь старалась жалобными стонами вызвать у демона сочувствие. Она знала, что виновата.
Взглянув в лицо сраженного зомби, Ингви кивнул:
— Ага… Так я и предполагал.
— Естественно, — буркнул Гезнур, — а что скажете об этих странных доспехах?
— Устрашающее снаряжение, которое, тем не менее легко пробить… Решетки, крупные кольца…
— С позволения ваших милостей, — вмешался палач, — я замечу, что такие доспехи не спасут от колющих ударов, но предохранят живого мертвеца от расчленения, коим единственно и можно его одолеть.
— Верно, — согласился Ингви, — а вот шея прикрыта стальной пластиной, усиленной магией. Так защищена самая уязвимая часть тела неупокоенного. Кстати, их оружие, пожалуй, тоже снабжено какими-то чарами. Я проверю чуть позже…
— То-то он смог рассечь мои латы, — буркнул граф и тут же обеспокоился, — кстати, я прошу вас проверить не откладывая. Может лезвие было отравлено… Или еще что-то в этом роде.
— Вряд ли… Но я проверю. А что вы предполагаете делать теперь?
— Гангмар возьми… Даже не знаю… Вместо одного случайного живого мертвеца — целое войско.
— Вот именно. Кстати, палач предупреждал вас — тот мертвец был свежим. Ну, тот, что в Акенре…
Палач скромно потупился. Граф буркнул что-то неразборчивое.
— И все же, — повторил Ингви, — каковы дальнейшие планы?
— Мне надо подумать… Пока что расположимся лагерем прямо здесь. Это место ничем не хуже любого другого, а у нас много раненных — им надо помочь. И проверьте же, Гангмар возьми, чары на этих лезвиях…
А поутру они неизбежно проснулись
Не простудились, не замарались
Называли вещи своими именами
Сеяли доброе, разумное, вечное
Все посеяли, все назвали
Кушать подано честь по чести
На первое были плоды просвещения
На второе — кровавые мальчики…
Егор Летов
Ннаонна попросила меня проводить ее к озерку, находящемуся в стороне от лагеря, за поросшим темной травкой бугром — ей хотелось ополоснуться, промыть раны и ушибы… Я кивнул и молча пошел следом за вампирессой. На берегу девушка сбросила сапоги, доспехи, пропахшую потом куртку и с наслаждением стала плескаться, зайдя по колено в черную воду… Я бы сам присоединился к ней, но чувствовал, что не в силах встать… Эта схватка с неупокоенными далась мне нелегко — так что я устроился на неизменной груде камней (такая здесь имеется у каждого черного озерка) и подставил лицо ласковому вечернему солнышку… Даже странно, что солнце здесь такое же, как и везде… Все прочее на землях Могнака другое — и вода черная, и трава какая-то темная… Страна траурного покоя.
Наконец вампиресса вернулась ко мне и присела рядом, с ее черных волос сыпались капельки воды. Она наклонилась (при ее приближении я опустил голову) и заглянула мне в глаза:
— А почему ты все молчишь?
— Зачем ты это сделала?
— Чего? — прикидывается дурочкой.
— Кому ты что хотела доказать? Зачем ты сломя голову полетела на них? Для кого был спектакль?
Ее глаза вдруг разом как-то сузились и утратили детскость:
— А ты сам не знаешь?
— Знаю… — я все знаю, девочка, но только… Я сам не могу объяснить, что «только», ч-черт… Но… А губы сами собой продолжали, — ты хоть подумала, чем это могло закончиться?
— Мы каждый день бьемся и никогда еще…
— Нет, я не о том. Ты задумалась, почему они лупили тебя древками, хотя запросто могли бы зарубить, а?
— Ну уж «запросто»!.. — тут до нее дошло, — ой-й…
— Вот именно. Им были нужны живые. Солдатика-то они утащили… Скорее всего живого.
— Ингви, я… Ты меня… спас… Ты бросил коня, ты… Ингви… я…
И вот тут… И вот тут она бросилась мне на грудь, я подхватил это легонькое тело, наши губы встретились… А дальше я не смог бы описать, что произошло, даже если бы захотел — а я и не хочу… Словно вспышка молнии оглушила меня, лишила памяти, разума — я весь обратился в единый порыв, мы целовались самозабвенно, неистово, мы тянулись друг к другу… Мы стали единым существом, ничто во всем Мире не смогла бы разорвать наши прильнувшие губы — во всяком случае, я помню что-то в этом роде. Не образы, нет — только ощущения… Помню смутно, словно сквозь туман… Я уверен, что длилось это вечность.
Первое членораздельное, что я могу припомнить — это ее пальцы на своих щеках, такие тонкие пальцы… И рот Ннаонны, тянущийся к моему горлу. Ладно, так и быть — скажу, хотя мне стыдно вспоминать этот миг: у меня возникло желание отдернуть голову, отстраниться от объятий моего любимого «вампира»… Надеюсь, ох как я надеюсь, что она не заметила моего порыва! Мысленно ругая себя самыми распоследними словами, я назло идиотски-трусливому порыву, осторожно запрокинул лицо и подставил горло ее губам, удивительно нежным губам… Медленно, так медленно ее губки скользили по моей шее — выше, выше… Потом наши губы опять слились в поцелуе, вновь растянувшемся на вечность.